«Все-таки Англии», – подумал Стасик.

– Единственная загвоздка, кто сыграет главную роль? Это должна быть звезда, иначе спектакль не будет иметь успех. Роль личности в истории и в премьерном показе никто не отменял, – широко обобщил Игорь Львович. – Кого вы видите в этой роли?

И тут Стасик понял: вот он, его шанс. Сейчас он сходит козырем и сорвет банк.

– Я пересмотрел весь репертуар театра и могу с уверенностью сказать, что в труппе есть только одна актриса, способная держать зал в напряжении столько времени. Простите, забыл фамилию. Совсем из головы вылетело. Но у нее необычное имя. Такое же необычное, как и сама эта изумительная женщина. В ней есть особый магнетизм и царственность. Настоящая королева, несравненная, божественная. Изольда, кажется, – произнес Стасик по возможности небрежно, вытаскивая из рукава припасенный козырь. Сейчас он сгребет банк.

И тут же он понял, что козырем была другая масть. Взгляд Игоря Львовича стал свинцовым, а голос глухим и жестким:

– Не думаю, что она справится с этой ролью. Опыта маловато. Впрочем, решать вам, – такая краткость была равносильна тому, что он послал Статика. И очень далеко, подальше, чем за пивом.

Молодой режиссер запаниковал и вечером, посидев на телефоне, обновил информацию. Ему доложили о метаморфозе в жизни Игоря Львовича, об опале Изольды, о реванше Алевтины, о коллективной травле бывшей примы. На этом фоне интриги в королевских покоях смотрелись детскими потешками.

И уже на следующий день Стасик стоял на пороге кабинета Игоря Львовича с новой пьесой. Главная героиня, то ли свекровь, то ли теща, он никак не мог запомнить, учила молодую семью мудрости. По ходу дела она вспоминала свою непростую жизнь в цехах завода и на колхозном поле. Он кратенько изложил Игорю Львовичу сюжет пьесы и суетливо добавил:

– Меня ночью просто как молния пронзила. Зачем нашим зрителям королевские истории? Когда есть наша жизнь. История нашей женщины и нашей страны, их переплетение, их срощенность и неразрывность. Как наша женщина умеет любить! Как хочет и может научить этому молодое поколение! Простите, Игорь Львович, вероятно, вы со мной не согласитесь, но королева Англии так не умеет.

– Охотно соглашусь. Однако в этой пьесе я не вижу роли для вашей очаровательной Изольды, так, кажется, вы ее называли, – потеплевшим голосом живо отреагировал Игорь Львович.

– Всю ночь я пересматривал записи спектаклей с ее участием. Рискую навлечь на себя ваш гнев, но второе впечатление разительно отличается от первого. Нет глубины, нет потрясения, сплошная красивость, скажу больше, поверхностность.

– А кто же будет играть свекровь?

«Все-таки свекровь», – решил запомнить Стасик.

– Есть только одна актриса, способная поднять роль на нужную высоту, наполнить ее символическим содержанием. Не сочтите это за неискренность, но речь идет о вашей жене.

– Не сочту, – сказал Игорь Львович с той интонацией, с какой тренер поздравляет ученика с победой.

В душе Стасика расцвели розы.

– Но вы уж не судите так строго нашу Изольду, – продолжил Игорь Львович, лаская слух Стасика словом «наша», – подыщите и ей роль.

Стасик не был дураком. Отсутствие таланта не означает отсутствие ума. Он сразу понял, что если мужчина говорит про женщину «наша», то с ней можно делать все что угодно.

* * *

Спектакль был запущен буквально с колес, то есть никаких препятствий к его выходу не возникло. Наверху сочли тему полезной для молодежи, которой, правда, в зале не оказалось. А внутри театра Игорь Николаевич отметил «талантливую руку» молодого режиссера Стасика. Так «гулькин хрен» вырос до размера руки.

Часть билетов раскупалась командировочными, которым нужно было поставить галочку в графе «культурный досуг». Оставшиеся билеты распространялись бесплатно среди социально-льготных категорий граждан, через собесы и благотворительные фонды. В результате зал худо-бедно заполнялся пенсионерами, многодетными, инвалидами и залетными командировочными.

Алевтина играла женщину с тяжелой судьбой, что давало ей моральное право гнобить семью сына, бесконечно делясь своим жизненным опытом. Сын был благодарен. А уж как благодарна невестка, и не пересказать. Правда, не сразу. Какое-то время молодежь отбрыкивалась, нагло и дерзко отстаивая право жить собственной жизнью. Но свекровь победила. Ее мудрость положила молодых на лопатки. В финале они все, обнявшись, счастливо плакали и говорили друг другу спасибо за понимание, стране – за трудности, закалившие характер свекрови, а властям – за создание этих трудностей, чтоб жизнь малиной не казалась.

Льготные категории граждан, получившие бесплатные билеты, реагировали не вполне благодарно. Они утекали в буфет. Но там узнавали, что в драматическом театре цены на бутерброды тоже драматичные. Зрители вздыхали, возвращались в зал и досматривали спектакль, чтобы разрешить возникший в буфете спор: побьют молодые свекровь или отравят.

По ходу спектакля Алевтина шла в народ, то есть выходила на самый край сцены и вспоминала свою непростую жизнь. Чтобы как-то оживить эти монологи и оправдать звание «талантливой руки», режиссер Стасик «оживлял» воспоминания с помощью пантомимы на заднем плане. Он гордился этой придумкой так, точно это было новое слово в искусстве. Ну, или почти новое. Вообще он умел ценить себя.

На авансцене в лучах софитов свекровь-Алевтина натруженным голосом рассказывала, как она бессонными ночами качала на руках малютку. В это время в глубине сцены без слов и в полутьме проходила молодая женщина, баюкающая завернутое в одеяло полено. Потом Алевтина вспоминала про мытье полов в подъезде «копеечки ради», и та же молодая женщина меняла полено на швабру. Воспоминаний было много, и женщина-тень хватала за кулисами то серп, то корыто для стирки. Эта роль называлась «свекровь в молодости». Играла ее Изольда.

Правда, Стасик не сразу отважился дать ей эту роль. Все-таки опыта в мытье полов у Изольды маловато. А уж в укачивании ребенка и вовсе нет. Справится ли? Пришел посоветоваться к Игорю Львовичу, но тот был щедр и добр, уговорил Стасика дать шанс «нашей Изольде».

Стасик оказался требователен, и качество пантомимы его не устраивало. На репетициях он придирчиво спрашивал: «Вы когда-нибудь мыли пол, дорогуша? Это будет ваше домашнее задание». Быстро выяснилось, что Изольда как-то ненатурально машет серпом и стирает белье в корыте. Стасик измучился с ней и сопровождал репетиционный процесс язвительными репликами, от которых Изольде хотелось утопить его в этом самом корыте.

Новый режиссер был первым мужчиной, который имел иммунитет против очарования Изольды. Этот иммунитет назывался карьерой. И если карьера требовала жертв, то он был к ним готов. Он даже принял бы обет безбрачия, если бы судьба потребовала от него этого. Ничто несравнимо со сладким чувством иметь «талантливую руку», к которой со временем можно прирастить ногу и прочие части тела. Так и до целого талантища дорасти недолго.

Но дело было не только в неуемной тяге Стасика к успеху. Этим в театральном мире не удивишь. Ситуация осложнялась тем, что случившееся в театре – травля, устроенная коллегами, и лишение ролей – не прошло для Изольды бесследно. Она ходила с большими круглыми глазами, как у лемура, и не понимала, как такое возможно. Ее отсекли от уютного четырехугольника, заставив кувыркаться одинокой точкой в бескрайнем геометрическом пространстве. Вместо изумительной женщины она превратилась в изумленную. А это уже другая история. Формула обольщения была выведена изумительной Изольдой и не обслуживала изумленную. Женщина-лемур потеряла изюминку.